Силуэты. Еврейские писатели в России XIX – начала - Страница 96

Надо заметить, что описание дворянской семьи, грезившей о миллионах, разрабатывалось Хин и ранее. В повести «На старую тему» (1890) показаны родовитые дворяне. Некогда богатые, но совершенно разорившиеся, они не в силах отказаться от прежних вкусов и привычек, от бахвальства своим ветвистым родословным древом. Все грызутся, сваливают вину друг на друга: отец негодует на всех, скрывается от них с томиком Золя; мать пишет бесконечные романы и пьесы в идиллическом вкусе с прологом и эпилогом, которые никто не печатает; а сын, успевший наделать долгов на 40 тысяч рублей, язвит всех своими остротами и с горя, что нет шампанского, напивается сивухой. К несчастью, их мечты о миллионах совершенно утопичны.

Не то Лузгинины. По словам критика Натана Эфроса (1867-1923), «их родовитое обнищание – обнищание и материальное и духовное, и родовитая жадность до миллионов… даже забрызганных грязью еврейского происхождения, – всё это наблюдено и передано верно, и имеет свою бесспорную художественную ценность». Хин удивительно точно раскрывает презрительно-брезгливое и вместе с тем заискивающее отношение к еврею. Критики отмечали, что «старик Волькенберг отлично удался г-же Хин». Образ его не банален, это чрезвычайно привлекательный персонаж с богатым, сложным духовным миром, и потому сразу же приковывает к себе внимание. К искусству автора присоединялось и искусство исполнителя. У превосходно игравшего эту роль Александра Южина «и отличный внешний облик, национальный без преувеличенности, живописно старый и отличный тон умиротворённой мудрости и охлаждённых чувств, однако зажигающих и теперь ещё иной раз в глазах яркий блеск… С полною чёткостью проступали выразительность и простота, все элементы души этого старика, с большою волею и большим умом» («Студия», № 3, 1911).

Вообще финансист Волькенберг становится положительным героем. Если принять во внимание, что прежде ходульная фигура еврея-ростовщика служила в русской литературе да и в произведениях самой Хин мишенью самой едкой и беспощадной сатиры, в этом её несомненное новаторство.

Историк театра Виктория Левитина рассматривает «Наследников» в ряду «еврейской драматургии», внесшей в русскую литературу важную национально-общественную проблематику. Об этом, кстати, свидетельствовал и журнал «Театр и искусство» (1913), утверждая, что «самые модные темы – еврейские темы. Самые хлебные пьесы – пьесы с еврейской начинкой».

На премьере «Наследников» не обошлось без инцидента. Журнал «Театр» сообщил: «Скандал в Малом театре на представлении пьесы Хин “Наследники”… Тенденция автора пьесы не понравилась братьям Прохоровым [владельцам Прохоровской мануфактуры – Л.Б.]. Вооружившись свистками и сиренами и заняв по купонам верхние места, при первом появлении на сцене Александра Южина-Волькенберга, они устроили грандиозную обструкцию со свистом, гиканьем и улюлюканьем». Полиция вывела дебоширов из зала, и спектакль продолжился при горячем одобрении публики.

Но в правой прессе появились статьи в поддержку хулиганов, изобличающие театр в отсутствии патриотизма. Газета «Земщина» (1911, № 7) поместила хулительную статью под названием «Жидовская пьеса». Другая газетка «Голос Москвы» (1911, № 250) в заметке под заглавием «Стыдно!» возмущалась тем, что «гнусная пьеса, оскорбительная для русских, ставится на императорской сцене, старательно разыгрывается русскими актёрами, а со стороны публики, терроризированной или развращённой инородческой левой печатью, не встречает или почти не встречает протеста». Им вторили и «Московские ведомости», которые возмущались пьесой «русской еврейки Хин, проникнутой фанатической ненавистью к русским аристократам». «Наследники» сразу же вошли в проскрипционный список «Союза русского народа». Шовинисты не уставали повторять, что «на сцене вместо православия, самодержавия и русской народности воцарились безбожие, безвластие, космополитизм», указывая на «вопиющий» пример: вместо «Ильи Муромца» идут «Мирра Эфрос» и «оскорбляющие русское национальное самолюбие “Наследники” Р. Хин». И сетовали, что театры не желают ставить, а газеты – рецензировать антисемитские пьесы и, несмотря на усердные хлопоты крайне правых организаций, они остаются без сцены.

Всё это возымело действие, так что Московский отдел Всероссийского театрального союза в письме от 5 ноября 1911 года обращал внимание директора Императорских театров Владимира Теляковского (1860-1924) на то, что «Наследники» представляют собой «сплошную злостную карикатуру на родовитую русскую семью, с одной стороны, и идеализацию еврейства в лице банкира, с другой стороны». Это привело к тому, что вскоре пьеса была запрещена. Уже 21 ноября 1911 года Рашель Хин писала во Францию Максимилиану Волошину: «Пьесу “Наследники” сняли в Малом театре по приказу из СПб. (под нажимом “Союза русского народа”). Нельзя ли устроить её на какой-нибудь парижской сцене? Не возьмётесь ли за хлопоты о переводе и постановке?» О дальнейшей судьбе «Наследников» – последней драме писательницы – сведений нет. В 1913 году Хин писала: «… “Наследники” были сняты за оскорбительное изображение дворянства!»

Впоследствии, уже после Февральской революции, в Москве в 1917 году будет напечатано третье издание пьесы Хин «Ледоход», на сей раз под именем автора и с подзаголовком: «Драма из эпохи освободительного движения 1905 года». Она вышла в типографии знаменитого издателя и культуртрегера Анатолия Ивановича Мамонтова (1839-1905), в то время принадлежавшей его сыну, Михаилу Анатольевичу (1865-1920), человеку оппозиционных взглядов, печатавшему газету «Борьба», орган лекторской группы ЦК РСДРП, а также труды Карла Радека (1885-1939) и «Известия Совета Рабочих депутатов». Впрочем, это издание пьесы Хин выглядело весьма неказисто: блёклый машинописный текст, напечатанный литографским способом.