Силуэты. Еврейские писатели в России XIX – начала - Страница 80

Короленко взял сторону Когана, написав ему в ответ: «Вам пока незачем ещё бросать свою тему, хотя, конечно, незачем и насильно удерживаться, как Стасюлевич выражается, – в “черте оседлости”. Я думаю только, что у Вас евреи выйдут лучше». И сообщил Когану, что обратился также в «Восход» и «Новости» с просьбой об издании его произведения.

Повесть «В глухом местечке» неожиданно привлекла внимание широкой литературной общественности. Сотрудник созданного при участии Льва Толстого издательства для народа «Посредник», Александр Хирьяков (1863-1940), обратился к Короленко: «Нам чрезвычайно понравился напечатанный в “Вестнике Европы” очерк Наумова “В глухом местечке”. Было бы желательно его издать, так как очень надо давать вещи, возбуждающие сочувствие к евреям, ибо ненавистников чересчур много». Интерес «Посредника» к тексту Когана станет понятнее, если принять во внимание творческую программу издательства: «освежение народной литературы новым нравственным художественным и гуманистическим духом: вечные идеалы братства, милосердие, антинасилие, нравственная чистота, чистота семьи, воспитание детей, труд».

Короленко, радевший о Когане, в своих переговорах с издателями пытается «соединить обе цели, то есть и распространить рассказ, и добыть от сего некоторый гонорар», потому пишет другому руководителю «Посредника», Владимиру Черткову (1854-1936), что сочинитель «совсем-таки бедняк», и настаивает на его денежном вознаграждении. Чертков ответил: «Я особенно дорожу внесением этой вещи в свою новую серию, так как, помимо её высоких художественных достоинств, она, вызывая в читателе гуманные чувства по отношению к евреям, может отчасти противодействовать тому убеждению, чтобы не сказать более, которое, к сожалению, господствует против них как раз в обширной среде провинциальной интеллигенции, среде, в которой, если принять в соображение её количество, преимущественно и будут распространяться наши издания». И предлагает немалый авторский гонорар – 150 рублей за каждые 5 тысяч экземпляров, причём 100 рублей вперёд.

Текст и был включён в новообразованную серию изданий «Для интеллигентных читателей» – «готовую библиотечку для чтения, полезного для ума и сердца». И здесь его соседями стали произведения Льва Толстого, Антона Чехова, Николая Лескова, Петра Боборыкина, Игнатия Потапенко, Александра Эртеля и самого Короленко. Так что Коган оказался в хорошей компании.

Заприметили Когана и в еврейской среде. Публицист Соломон Вермель живо заинтересовался очерком и его сочинителем и также вознамерился содействовать его публикации. Короленко ему ответил: «Вот если бы какой-нибудь просвещённый кружок интеллигентных евреев взялся за это дело и издал бы рассказ, купив его у автора – было бы очень хорошо». И далее о самом авторе, о его тяжёлой болезни, ужасающей бедности и пылкой, ранимой душе: «Он очень экспансивен, и разочарования для него убийственны». Интересны рассуждения Короленко (в другом письме Вермелю) о читательском назначении очерка, причём в связи с его концепцией народной литературы. Здесь надо учитывать стойкую популярность псевдонародных лубочных изданий с Никольского рынка, вроде «Бовы-королевича», «Еруслана Лазаревича», «Ивана-царевича», «Мамаева побоища» и др., на протяжении по крайней мере трёх веков широко распространявшихся по всей Руси великой офенями и коробейниками.

Каким же критериям, по мнению Короленко, должна соответствовать народная литература и отвечает ли им текст Когана? «Что касается Вашего вопроса – должно ли издавать рассказ для народа и будет ли он читаться, – развивает свою мысль Короленко, – то я выработал себе взгляд совершенно определённый. Всё хорошее – для народа годится. Пора давно бросить этот предрассудок и не кормить народ умственной мякиной сюсюкающей и шепеляющей морали, детскими побасенками о добрых и злых мужичках, о погибельности города и о преимуществах деревни, даже и в том случае, когда в оной придётся пухнуть от голода… Пойдёт ли повесть сразу и бойко – не знаю… Но это будет ценный вклад в народную литературу, – это несомненно. А мне кажется, что это главное. Думаю, что повесть найдёт свою публику, сначала, может быть, не в деревне, а в городе. Но ведь это не важно».

Хотя Коган апеллировал в первую голову к читателю-нееврею, которому пытался внушить «чувства добрые» к своему народу, он, однако же, дал согласие на публикацию текста под эгидой редакции еврейского журнала «Восход». А вскоре получил и письмо от его редактора Адольфа Ландау (1842-1902), где оговаривались условия издания книги, в том числе размер гонорара: «Мы завтра же отправляем рассказ в цензуру и немедленно по получении его оттуда приступим к его набору».

Но увидеть книгу напечатанной отдельным изданием Когану так и не привелось. Тяжелейшая болезнь всё прогрессировала, и доктора присоветовали срочно поменять климат и переехать из Ялты в Волынские леса. Смерть настигла его по дороге в Гомель. Было ему 29 полных лет от роду. Похороны на старом Екатеринославском еврейском кладбище были торжественными. С поминальными речами выступали многие знакомые и почитатели усопшего. Особенно яркой была речь присяжного поверенного, основателя Института ораторского красноречия Якова Гуревича (1869-1936), говорившего о значении творчества Когана для российского еврейства. И глубоко символично, что похоронили его рядом с могилой другого печальника своего народа, юриста и историка еврейства Ильи Оршанского (1836-1875), тоже умершего в 29 лет.

Трагическая судьба Когана усилила интерес к его произведению. В 1893 году в Петербурге, в типографии Адольфа Ландау повесть его увидела свет, всё-таки под своим журнальным названием – «В глухом местечке». И практически одновременно издательство «Посредник» (серия «Для интеллигентных читателей», № 49) печатает его текст вместе с эскизом известной русско-еврейской писательницы Рашели Хин «Макарка». Издательский сборник раскрывал типы российских евреев в разных ракурсах: Когана – в черте оседлости, Хин – в Москве. В 1895 году потребовалось новое издание сборника, что безусловно свидетельствует о его популярности.