Силуэты. Еврейские писатели в России XIX – начала - Страница 40

В этом же ключе дан и рассказ об опере «Руслан и Людмила». Автор, по-видимому, посчитал этот текст одним из самых удачных, ибо посвятил его жене, Е. П. Красовской (?-1918). Но Вейнберг не был бы Вейнбергом, если бы он не педалировал тему коммерции, денег, по его разумению, составляющую основу основ сребролюбивого еврея. «Когда вше покушали, – рассказывает этот еврей, – та король вштавал и шказал: “Милый шин Рушлан, вот тибе моя дочка и двадцать тисяч в приданое, только шделай милость, будь хороший муж и ни шпорти мине моя Людмила!” Та Рушлан шказал: “Бог з вами, милый папынька, что я разве дитё, только пожалуйте деньги вперёд”». Да и после исчезновения Людмилы, когда «подимался на триятере [театре – Л.Б.] такой гвалт, который редко и в Бердичеве бывает», поясняется: «вше побежали шукать» Людмилу только лишь потому, что «король шказал, что [он] даёт за неё 3 тысячи карбованцев». Симптоматичен и вывод от всего увиденного: «Этот триятер 5 тысяч карбованцев стоил. Хорошее дело!»

Обращает на себя внимание пьеска «Почётное гражданство», где рассказывается о, казалось бы, весьма похвальном, благородном поступке еврея – в годину военных действий он предоставил русской армии 16 лошадей из собственной конюшни. Причём, как видно, сделал он это совершенно бескорыстно: на вопрос генерала о награде отвечал: «Ваше високоблагородное благородье, я свой Отечество защищал, а ви мне говорите – сколько мине следовает? Мине ничего не следовает». За это еврей был пожалован золотой и серебряной медалями («магдалями», как он их называет) и званием почётного гражданина. Но – Вейнберг опять верен себе – куда деть корыстолюбие и провинциальное бахвальство – пружину всех действий местечковых потомков Иудиных? Первым делом награждённый побежал к ювелиру, «пасматреть, чи настоящие, чи фальшивые, какой проба, сколько стоят эти магдали». А затем они с сыном, обуреваемые законной гордостью, «такие радые, взяли эта магдали и, чтобы все видали, что мы их получили, привесили их на ворота [дома]». Концовка подчёркнуто комична: «Что ви думайте, какой у нас пархатый город? К вечеру оба магдали з вороты вкрали! Что мине то гражданство, когда на дивяносто вошем карбаванцев золота вкрали!! Хорошее дело!»

В рассказе «В вагоне» предстают нелепыми и смеха достойными догматы иудейской веры. Поезд трогается. Еврей-пассажир ставит на пол таз, наливает в него воду, снимает сапоги и ставит в таз ноги. В вагоне начинается шум: «Что за свинство, мыть ноги в вагоне!.. Где кондуктор? Позовите кондуктора!» Кондуктор настойчиво просит еврея вынуть ноги из воды, надеть сапоги и вылить воду, но тот категорически отказывается и говорит, что это никак невозможно.

Кондуктор. Отчего невозможно?

Еврей. Патаму… что сигодня шабота, шабат, так ми ни можим по закон ехать; ми только можим ехать на вода; так когда я ноги в вода держу, так завсем похоже, что я на вода еду. Жделайте милость, пожвольте мине так шидеть!

Рассказик «Мыши» – о патологической трусости евреев. Мальчик-еврей рассказывает товарищам-гимназистам о том, что на них с отцом напало двенадцать волков: «такие, что з норки скакают, на задние лапка садятся и делают: псс! псс!»

Гимназист. Так ведь это не волки, это мыши.

Еврей (обидчиво). Миши?! Ну, а что, а дванадцать миши на два жида не штрашно!?

Или анекдот о незадачливых контрабандистах, переодевшихся в одежды священников, но из-за плохого знания русского языка назвавшихся халамандритом, гумином, памынарём (вместо архимандрита, игумена и пономаря) и потому пойманных пограничниками.

Чего стоят говорящие фамилии «героев» его эскапад – кровососы Хапзон, Цикерхапер, Вездецелов, Голдблад, Шельменштейн, Гешефтер и др. И всё это сплошь людишки с крайне узким умственным кругозором, корыстолюбцы, мздоимцы, пошляки. Вот как живописует он домочадцев ростовщика Хапзона («Наём дачи»): «Особенно подгаживала дело его тёща. Это была грязная, толстая еврейка в больших бронзовых серьгах. Скупа была до жадности, грязна до отвращения. Внучки её, Миленька, Циленька и Манечка, корчащие из себя светских барышень, возмущались каждым поступком бабушки и говорили, что она “вшакава раз в до канфужливость доводит; всякого человек может догадываться, что ми из еврейского народу…” Дети жрали сразу четыре пирожных и три бутерброда».

Другой ростовщик, или, как он себя величает, «директор и содержатель кассы ссуд» Цикерхапер выдаёт дочь, «золотое дитё», замуж (сценка «Жених приедёт»). «Выговор ужасный и кривляния отчаянные», – комментирует автор. Всё завершается низкой сварой, которую учинил один из гостей, поссорившись с Цикерхапером. Доносится ругань:

– Ты врёшь, шарлатан!

– Я шарлатан?! Ти сам шарлатан, процентщик, закладчик!

– Я закладчик? Ах ти, разбойник!..

– …Что мене эти шарлатанские гости наделали, чтоб вжэ лучше их чёрт побрал!

– Что!!! Ах ти, жид! Гошпода, едем. Благодарим вам!

Елизавета Уварова, автор монографии «Как развлекались в российских столицах» (СПб., 2004), расхваливая мастерство Вейнберга-рассказчика, говорит об особой колоритности его «говора», характерности реплик, подвижности мимики, выразительности жестов, настаивая на том, что он трогательно доброжелателен к высмеиваемым им персонажам, что юмор его совершенно беззлобен. И другой критик утверждает, что рассказы Павла якобы «никогда не рисовали евреев с дурной стороны, а касались только находчивости и остроумия евреев».

Надо сказать, в копилке еврейских анекдотов и сцен Вейнберга в самом деле наличествовали и вещи нейтральные. Так, пьеса «Наследство» рассказывает о споре трёх евреев о том, «кто может выдумать такое, чтобы быть богаче всех, и сколько каждый желал бы иметь». Первый еврей захотел, чтобы ему и только ему принадлежали все российские рубли; второй возжелал заполучить золотой запас всего мира. В разговор вступает третий еврей: «А я ничего би больше не хател, как только, чтобы ви оба ув один и тот же день падохли сибе, и чтоби я оставался единственного вашего наследником! Я би этого только и хотел!» Или анекдот «Порок». Еврей продаёт барину лошадь, утверждая, что никаких пороков в ней нет. Когда же выясняется, что скотина слепа на левый глаз, и рассерженный покупатель призывает еврея к ответу, тот парирует: «Разве шлепота – это порок? Это только большое несчастье; это только жалеть надо!»